О принятии неоднозначных решений. Часть 1. Когда нужно принимать решение?

Алгоритмы и принципы принятия решений на протяжении веков были в фокусе внимания философов, психологов, экономистов. На этот счёт существует немало теорий, но они плохо подтверждаются на практике. Люди часто ведут себя так, как будто они не самые разумные существа в природе и будто они совсем не рациональны. Но открытия нейропсихологии вынудили признать, что оценки, долго считавшиеся «нерациональными», обусловлены очень даже рациональными закономерностями функционирования человеческого мозга. По-видимому, слишком упрощённые цифровые модели и чаще всего денежные оценки результатов поведения недостаточно точно отражают процессы принятия решений. Поэтому в четырёх частях настоящей статьи попытаемся рассмотреть, по крайней мере, наиболее интересные ключевые моменты этого явления.


 

Итак, в первой части обсудим, как возникает потребность в принятии решений, кто является субъектом этого процесса, какова иерархия механизмов выбора поведения и как при этом используется информация из окружающей среды.

Мотивация для напряжения мозгов

Всякий живой организм (от инфузории туфельки до крокодила, предприятия или государства) может существовать только в определённых, подходящих для него условиях. Математически эти условия описываются как некоторая область в многомерном пространстве всех значимых для него внешних и внутренних факторов. Это могут быть температура, давление воздуха, уровень зарплаты, концентрация алкоголя в крови или степень толерантности жены к похождениям мужа. Тогда любую текущую ситуацию можно представить как точку в этом пространстве экзистентности (от англ. exist).

Поскольку любая ситуация характеризуется именно сочетанием параметров, указание приемлемых значений относительно одного отдельно взятого параметра обычно не имеет смысла. Нельзя сказать, например, какую температуру в сауне можно выдержать в течение часа, не указывая влажности воздуха. А степень толерантности жены может, между прочим, зависеть и от зарплаты мужа…

Пространство экзистентности является атрибутом самого организма как целостности, со всей его структурой и способами взаимодействия с окружающей средой. Пока текущая ситуация остаётся в пределах пространства экзистентности – он может существовать и дальше. Но ситуация постоянно меняется, как извне, так и внутри организма. Время от времени она может приближаться к опасной черте. Начинает мучить жажда или катастрофически не хватает денег до получки. [myline]Организм выживает лишь постольку, поскольку он способен адекватно реагировать на приближение к границе пространства экзистентности, изменяя свои внутренние процессы и/или своё взаимодействие со средой таким образом, чтобы не погибнуть.[/myline]

До определённых пределов живучесть организма может обеспечиваться пассивной устойчивостью – способностью выдерживать отклонения от равновесного состояния, не превышающие некоторых критических величин. Например, колебания температуры среды в пределах пары градусов собака практически не замечает, но вот для некоторых аквариумных рыбок это может быть губительным. Если пассивной устойчивости недостаточно, структура иногда может обеспечивать так называемую гомеостатическую реакцию, когда отклонение само по себе запускает процесс возвращения к равновесному состоянию. Например, повышение температуры среды ведёт к усиленному потоотделению, которое в определённых пределах способно восстанавливать температуру тела, не позволяя организму перегреваться. Гомеостатическая реакция осуществляется автоматически. При данной структуре она не может быть иной. Никаких решений, типа «потеть или не потеть?», принимать не требуется.

Часть пространства экзистентности, в пределах которой равновесие поддерживается за счёт пассивной устойчивости и гомеостатических реакций, называется (и действительно является!) зоной комфорта. В пределах этой зоны организм находится в состоянии относительного покоя. Процессы жизнедеятельности идут своим ходом, и никакой специальной активности для их поддержания не требуется. При неблагоприятном изменении ситуации и выходе её за пределы зоны комфорта появляется дискомфорт. Это уже повод для беспокойства. [myline]Надо «делать что-либо», чтобы вернуть ситуацию в зону комфорта или как минимум не допустить приближения к опасной границе. Вот тогда, при наличии альтернатив, и появляется смысл говорить о принятии решения, связанного с выбором поведения.[/myline]

Актуальный дискомфорт – «холодно», «жарко» или «есть хочется» – вынуждает принимать решения относительно настоящего. То есть надо определиться, каким путём вернуться в зону комфорта сейчас, пока не поздно. Потенциальный дискомфорт – «холодает», «может стать очень жарко» или «завтра не будет еды» – вынуждает принимать решения относительно будущего, пока ещё есть достаточно времени к этому будущему подготовиться. Если актуальный дискомфорт – это физический факт, то потенциальный дискомфорт – это прогноз. Он виртуален, он может подтвердиться и может оказаться ошибкой. Но если ни актуального, ни потенциального дискомфорта нет – то и мотивации для напряжения мозгов нет, никаких решений принимать не надо, поскольку «все и так хорошо».

птенцы, голод, писк

Реакция состоянием

Когда деваться некуда и надо что-то делать, на первый план выступает такое свойство организма, как способность к действию. В зависимости от ситуации, успех будет зависеть, в частности, от степени мобилизации специфических ресурсов организма, которые необходимы для осуществления именно определенного рода действий. Одно дело драться, другое – прятаться. Эти характерные состояния специфической внутренней готовности организма к тому или иному виду активности обеспечиваются соответствующими контурами нейрохимического регулирования, включающими в себя как мозг (в первую очередь лимбическую систему, или «мозг млекопитающего»), так и сердце.

[mydoubleline]У всех млекопитающих набор базовых нейрофизиологических систем, поддерживающих соответствующие эмоциональные состояния, одинаков. Их семь. Одни сформировались в качестве инструментов реагирования на опасности («страх», «ярость», «паника»), другие — для реагирования на потребности («вожделение», «забота» и «игра»).[/mydoubleline] Особую роль выполняет эмоциональная система «поиск-вознаграждение», обеспечивающая постоянный мониторинг среды и поиск способов удовлетворения потребностей организма. Различные сочетания степеней возбуждения эмоциональных систем дают широкую палитру возможных состояний организма.

Эмоции аккумулируют энергию для действия благодаря тому, что связаны с отклонениями от состояния комфорта, которые вызывают внутреннее напряжение или стресс. Он проявляется в виде испуга, ярости или непреодолимого желания поиграть во что-нибудь. Снятие стресса предполагает целенаправленное использование аккумулированной в нем энергии. Стресс сам по себе представляет специфический дискомфорт и, как натянутая тетива, требует разрядки в соответствующем виде активности. [myline]Таким образом, стресс обеспечивает как возможность, так и потребность действия – бить, любить или убегать… Без стресса у организма было бы меньше шансов справиться с критической ситуацией.[/myline]

Выбор эмоционального состояния не требует участия сознания, «решение» принимает лимбическая система в зависимости от ситуации. Это она определяет – драться или бежать, ругаться или обниматься. Но, обеспечивая действие необходимым энергетическим ресурсом, эмоции не предопределяют его в деталях. Реакция состоянием – это только предпосылка для действия, а не само действие. Действие всегда конкретно, оно является одним из многих равно возможных. Его ещё надо выбрать, сознательно или бессознательно.

Реакция поведением

Сознание обычно идёт на поводу у эмоций, услужливо находя способы реализации потенциала, заложенного в стрессе или ища объяснений действиям, которые уже сами собой каким-то достаточно случайным образом произошли («сам не понимаю, что это на меня нашло»). Реализация внутреннего состояния в определённой внешней активности – это уже поведение, более или менее целенаправленное. При наличии альтернатив выбирать все же приходится, или реакция оказывается в значительной степени случайной («схватил что попалось под руку», «бежал куда глаза глядят» и т.п.).

Случайная реакция – это ещё далеко не самое плохое. Когда дискомфорт увеличивается и пассивность угрожает организму гибелью, делать что угодно – это уже шанс для выживания. Поэтому состояние покоя, характерное для зоны комфорта, при выходе в зону дискомфорта сменяется состоянием беспокойства, готовностью «делать хоть что-нибудь». В зоне дискомфорта уже не рано, но ещё не поздно что-то предпринимать.

«Реагирование беспокойством» может провоцировать совершенно хаотическое поведение. И активные организмы в результате случайных попыток обычно вымирают ещё скорее. Но некоторые из них, чья реакция случайно оказалась подходящей, выживают в ситуациях, где пассивных ждёт неизбежное вымирание. [myline]Активность, даже случайная, даёт шанс. Отсюда и праведный гнев в восклицании: «Ты только не сиди, как истукан, делай хоть что-нибудь!».[/myline]

Таким образом, между даже очень ясным пониманием того, что надо что-то делать, и пониманием того, что именно следует делать, лежит разрыв, заполняемый всяческой суетой. Хотя суета – это тоже поведение. А когда она дополняется обратной связью, т.е. оценка результата каждого случайного действия используется для корректировки возможных направлений следующего действия, мы имеем дело со специфической формой поведения, называемой случайный поиск.

Это великое изобретение природы, которое используется всеми организмами, и во многих случаях является единственной приемлемой стратегией. Если для того, чтобы беспокоиться, никаких решений принимать не требуется, то для случайного поиска необходимо определиться, что именно не устраивает в текущей ситуации и по каким параметрам будет оцениваться результат каждого случайного действия. Что мы, собственно говоря, ищем таким образом? Случайный поиск обязательно приведёт к успеху, если на это будет достаточно времени и ресурсов. А просто беспокойство, даже очень искреннее, и вызванная им суета приводят только к нагреванию атмосферы.

Прагматичность и порочность жизненного опыта

Такое трудно представить, но предположим, что некоторый очень простой организм не имеет никакой памяти. Тогда, оказавшись в аналогичной неблагоприятной ситуации, из которой в прошлый раз удалось вернуться в зону комфорта в результате случайного поиска, он снова должен применить такой же алгоритм поведения – случайный поиск. Ведь любое возможное направление движения ничем не лучше и не хуже других, точнее, просто неизвестно, чем оно лучше или хуже. «Вроде как и знали, но забыли…», поэтому приходится искать снова.

двери, выбор, решение

[myline]При наличии достаточно хорошей памяти, образ текущей ситуации моментально связывается со случайно выбранной в прошлом реакцией. Возможные направления действий уже не равноценны. Одно явно лучше хотя бы тем, что в прошлый раз оно привело к успеху.[/myline]

Естественно предположить, что опытный организм поведёт себя уже не случайно, а определённым, найденным ранее на практике, образом. Он будет повторять удачные выборы и избегать неудачных. Так за пределами зоны комфорта выделяется некоторое множество ситуаций, для которых в памяти уже сформировались готовые стереотипные реакции.

Эта зона так называемого стереотипного поведения постоянно дополняется новыми «освоенными» ситуациями по мере накопления релевантного опыта. Опыт «вообще» особой ценности не имеет: многие годы службы на флоте, скорее всего, будут не особенно полезны в сельском хозяйстве. Но там, где наш гипотетический субъект уже был, он не станет себя вести, как будто «в первый раз замужем». Найденный в результате случайного поиска вариант поведения совсем не обязательно самый лучший. Он лишь приемлемый до тех пор, пока ситуация в точности повторяется. Когда она меняется – известный вариант становится ничем не лучше любого неизвестного.

Для формирования стереотипа достаточно, чтобы какой-то вариант поведения оказался достаточно успешным с первой попытки. Неудача при использовании этого варианта в дальнейшем может быть просто проявлением вероятностной природы вещей («и на старуху бывает проруха»). Отдельная «случайная» неудача снижает ожидаемую вероятность успеха при выборе этого поведения, но отнюдь не обращает её в ноль. Оно ведь все же было успешным, может, «на этот раз просто не повезло». [mydoubleline]Поэтому то же самое, найденное опытным путём, поведение уже не случайно, а закономерно. И оно выбирается снова. Одна или даже две неудачи против одной первой удачи – недостаточный аргумент для изменения выбора. Иначе, кто бы стал в третий раз наступать на грабли?[/mydoubleline]

Естественно, что при наличии альтернатив приоритетом обладает модель поведения, которая до сих пор всегда приводила к успеху, даже если «всегда» – это только один раз. Затем идут модели, которые приводили к успеху хотя бы иногда, затем те, о которых вообще ничего не известно. И почти никогда не выбираются варианты поведения, о которых известно, что они к успеху точно не приводят. После неудачи с первой попытки – испытуемый вариант отбраковывается – списывается сразу же в число неприемлемых, хотя и был испытан всего только один раз. Поэтому первый опыт поведения в любой характерной ситуации обладает особым значением. Подтверждение первого опыта воспринимается как закономерность. Первое впечатление позже кажется верным просто потому, что оно первое. Противоречие первому опыту воспринимается как случайность и очень удивляет.

При всей кажущейся симметричности, положительные и отрицательные последствия опыта принципиально отличаются. Удача с первой попытки ограничивает успех на достигнутом. Неудачи, если они не смертельны, элиминируя уже проверенные и оказавшиеся плохими варианты, сужают пространство подлежащих испытанию альтернатив. И тем самым увеличивают шансы случайного выбора удачного варианта, если таковой существует. Вероятность успеха растёт вместе с числом неудач. [myline]Другими словами – неудачи учат и, в отличие от удач, не лишают мотивации учиться дальше.[/myline] Процедура «естественного отбора» алгоритмов поведения, в отличие от дарвиновской процедуры естественного отбора признаков вида, позволяет множество попыток. «За одного битого двух небитых дают».

Глаза ли видят, уши ли слышат

Как удачные, так и неудачные попытки формируют в памяти определённое представление о мире, или ментальную карту реальности, в виде образов ситуаций, связанных с образами возможных действий и вероятностями успеха. Для распознания жизненно важной ситуации не требуется анализировать все её возможные атрибуты. Любые характерные признаки ситуаций могут выполнять роль сигналов, позволяющих эти ситуации идентифицировать. Мелкий двигающийся предмет в воздухе для лягушки – это еда, и надо её хватать, пока не улетела. Вздыбленная шерсть или злобное рычание обычно предвещают драку. Очень часто хватает только запаха, звука или жеста.

Отображения реальности, которые содержат однозначные признаки знакомой ситуации, воспринимаются мозгом как наличие этой ситуации. Благодаря этому он может с опережением реагировать не только на уже обжигающий огонь, но и на вид пламени, дым или даже лёгкий запах гари. Если муж в день получки очень поздно не возвращается домой, значит, наверное, пьёт, не так ли? А если не в день получки – то может быть и хуже… При этом, конечно, возможны заморочки. То же самое явление может означать в разных культурах разные вещи в отношении разных людей или обстоятельств.

[myline]Любой признак реальности распознается только благодаря памяти. Признаки среды являются сигналами лишь постольку, поскольку они обладают значением в ментальной карте. Мозг слышит и видит только то, что услышать и увидеть он, в принципе, готов. Алые паруса первой увидит Ассоль. А вот американские аборигены, по легенде, не увидели в море кораблей Магеллана – для них это были просто какие-то непонятные очертания на горизонте.[/myline]

Ни в глазах, ни в ушах никакой памяти нет, поэтому они ничего распознать не могут. Глаза «видят» не больше, чем очки, а уши «слышат» не больше, чем слуховая труба. Все, что попадает в зрачок, передаётся в мозг. Это мозг решает – какие из поступающих от глазных рецепторов раздражений он признает в качестве сигналов, достаточно ли их для идентификации ситуации и что это такое он, в конце концов, видит. Если он «видит» яблоко – то он и реагирует как на яблоко, хотя это может быть и муляж. А если «видит» муляж – то и реагирует как на муляж. Мозг доверяет самому себе. Поэтому фраза «Я что, не вижу?!» преисполнена обычно таким святым негодованием.

глаза, краски, взгляд

Можно видеть «боковым зрением» то, что не попадает в зону сознательно контролируемого внимания, и лимбическая система реагирует независимо от того, знаем мы или не знаем, догадываемся ли о том, что видим это. В то же время можно смотреть и «не видеть у себя перед носом». Есть люди, которые видят грибы в лесу, и есть такие, которые их в упор не видят. То, к чему мы не готовы, проходит мимо нас. Пока мы не знаем, что нечто существует, мы обычно и не догадываемся, что этого не знаем. Наш мозг не запрашивает по этому поводу сигналов среды, а все, чего мозг не запрашивает, «выпадает из поля зрения» или «пропускается мимо ушей».

Более того, мы часто не видим и не слышим того, чего видеть и слышать просто не хотим. Не притворяемся, а на самом деле этого не видим и не слышим. Так удобнее. Призыв «Имеющие глаза – да увидят, имеющие уши – да услышат!» будет актуальным всегда, поскольку никто и никогда не видит всего и не слышит всего, иногда даже очень для него важного.

ПОХОЖИЕ СТАТЬИ

Новые статьи